К ОСВЕЩЕНИЮ ПРОБЛЕМ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЫ
КАВКАЗСКОЙ АЛБАНИИ И ВОСТОЧНЫХ ПРОВИНЦИЙ
АРМЕНИИ

ЕЩЕ ОДНА ПРОИЗВОЛЬНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ АРМЯНСКОЙ «ИСТОРИИ СТРАНЫ АГВАНК»

Средневековый армянский историко-литературный памятник «История страны Агванк» («Պատմութիւն Աղուանից աշխարհի»), дошедший до нас в авторстве Мовсеса Каганкатваци, более ста лет находится в центре внимания арменистов и кавказоведов. Было опубликовано несколько десятков трудов, в которых с большей или меньшей глубиной исследовались материал памятника и связанные с ним такие разнообразные вопросы, как источники данного памятника, представленные в ней этническая, социально-экономическая среды, перипетии политической жизни, границы государственных и этнических образований и т. д. И можно наверняка констатировать, что на сегодня получили свои научно обоснованные ответы почти все вопросы, относящиеся к этому памятнику или по недоразумению приписанные к нему. Но поскольку эти ответы и правильные решения разбросаны в опубликованных многочисленных работах, иногда в соседстве с неправильными трактовками и недоразумениями, то чувствуется крайняя необходимость в той обобщающей монографии, которая будет в состоянии синтезировать все достижения по изучению данного памятника.

Не так давно в Баку вышла в свет книга кандидата исторических наук Ф. Мамедовой об общественном строе, отраженном в «Истории страны Агванк». Несмотря на непретенциозное заглавие книги¹, автор видимо, поставила перед собой задачу окончательно разрешить чуть ли не все вопросы, которые были, есть и могут возникнуть в связи с изучением этого интересного и очень своеобразного памятника.

С помощью исследований X. Дадяна, Н. Акиняна и др. Ф. Мамедова ознакомилась с состоянием рукописей памятника, проследила за их движением до изданий на армянском, русском и английском языках, просмотрела обширный материал исследователей, пользовалась разнообразными источниками... Словом можно сказать, что автор книги не чувствовала недостатка в материалах. Что касается изучения представленного в «Истории страны Агванк и в Агвэнских канонах общественного строя, то здесь

_____________________________

¹ Ф. Д. Мамедова, «История албан» Моисея Каланкатуйского как источник по общественному строю раннесредневековой Албании, Баку, 1977, редактор 3. М. Буниятов.

[стр. 384]

Ф. Мамедова показала умение анализировать сведения источника.

Правда, общественно-политическая и социально-экономическая жизнь раннесредневекового Закавказья—не целинный край в исторической науке. Мамедова вынуждена была, в основном, повторять или даже переизлагать точки зрения и вообще результаты исследователей по важнейшим вопросам средневековой истории Армении². В этом аспекте и представляют определенный интерес III и IV главы книги Мамедовой, изучение вопросов светского и церковного землевладений и форм эксплуатации трудового народа («рамик», «шинакан»). Ею, с учетом существующей литературы, трактованы термины «азат», «тэр», «танутэр», «наհапет» «азгапет», «азг», «дастакерт», «хостак». Это относится также к податной системе, засвидетельствованной в Агвэнских канонах.

Указанные достоинства книги Ф. Мамедовой, к сожалению, не являются важными для определения ее истинного качества, а ее недостатки—не плод каких-то недоразумений или недоделок. Они являются новым проявлением той антиисторической и антинаучной концепции, которая вот уже много лет критикуется арменоведами, но, в силу каких-то обстоятельств все еще бытует в трудах некоторых исследователей-кавказоведов.

Ф. Мамедова задалась целью доказать что «История страны Агванк» (это название у нее превращено в «Историю албан») — памятник албанской литературы, переведенный на армянский язык и путем интерполяции приспособленный к антиалбанским стремлениям армянской церкви. Представленная в этом памятнике страна Агванк автором монографии отождествлена с Албанией античных авторов... Делается еще и вывод, что книга, изучающая все это, «посвящена малоразработанной проблеме—социально-экономической и политической структуре Азербайджана V—VIII вв.» (стр. 2).

Язык памятника, т. е. его национальная принадлежность, видимо, не второстепенный вопрос для исследователя Однако Мамедова считает, что по этому поводу достаточно сделать хотя бы следующее заявление: «Эти (Агванские—Б. У.) каноны изве-

_____________________________

² Для исследования терминов «шинакан», «рамик» Ф. Мамедова широко исползовала труды И. Джавахова, Н. Адонца, Я. Манандяна, С. Еремяна и др. (см. стр. 70—74 книги), для «анашхаհрик»—.аншаհрик»-— труды А. Периханян, для объяснения податных терминов «հас», «тасанорд», «птуг», «հогтецатур» и др.—Н. Адонца, Я. Манандяна, Т. Авдалбекяна, С. Акопяна (стр. 79— 88), для терминов «азат», «азатани», «тэр», «танутэр», «азгапет», «наհапет», «нахарар», «ишхан» и др.—Н. Адонца, Я. Манандяна, С. Еремяна (стр. 102—116), для терминов «азг», «тоհм», «зарм», «тун» и т. д.—И. Джавахова, А. Периханян, В. Бдеяна, Э. Карапетян (стр. 96—102) и т. д.

[стр. 385]

стны на древнеармянском языке, очевидно, в переводе с албанского, оригинал которого остается неизвестным» (ст. 153).

Но откуда и почему «очевидно»? Кто свидетельствовал об этом? Эти законные в подобных случаях вопросы никакого значения не имеют для Мамедовой. У нее свое собственное суждение на этот счет, потому она и готовит заранее почву следующим образом: «Существует мнение, что автограф «Истории албан» был написан на одном из албанских языков, возможно гаргарейском или удинском, а затем был переведен на грабар»,—утверждает она и, как авторитетов, не подлежащих критике, приводит имена небезызвестных современных авторов 3. Ямпольского и В. Гукасяна. И раз таким образом уже «доказана» принадлежность данного памятника албанской литературе, то остается еще его отлучить от армянской, к чему и стремится Ф. Дж. Мамедова в дальнейшем во всей своей книге.

«Социальные термины,— пишет в самом начале своей книги Мамедова,— зафиксированные в источнике, представляющие первостепенную важность для исследуемой темы, являются иранскими по происхождению и упомянуты незначительное число раз» (стр. 4). Речь здесь идет о словах «тэр», «танутэр», «наհапет», «азгапет», «ерд», «ердумард» и т. д. И раз памятник—албанский, а социальные термины, использованные в нем—иранские, то какое имеет право ссылаться на него армянский исследователь? Она укоряет С. Т. Еремяна, который во всесоюзной периодике обсуждает термин «անաշխարհիկ», однако в качестве армянского источника... ссылается на канон Агуэнского собора», (стр. 74).

В исторической науке существует неписанный, но само собою разумеющийся закон: каждый источник может дать то, что в него вкладывал автор—создатель этого источника. Еще К. Патканян с удивлением замечал, что в «Истории страны Агванк» (по его неправильному переводу. «История агван»), посвященной, якобы агванов-албанцев, «говорится с большими подробностями о персах, гуннах, хазарах и рузиках, чем о самих албанцах, сведения о которых взяты автором у армянских летописцев»³. Подобное признание есть и у Лео, заметившего, что в книге Мовсеса Каганкатваци «присутствие собственно агванского народа мы не видим нигде», в данной «истории мы не видим собственно агванского княжества или рода, которые существовали бы в этой стране»⁴.

Что же делать? Задним числом приписать этому памятнику •то, чего в нем не было и чего не видели такие известные ученые Как К. Патканян и Лео, или видеть в нем лишь то, что там на

_____________________________

³ «История Агван Моисея Каланкатуйского», СПб., 1861, предисловие, стр. XII.
⁴ Լեո, Երկերի ժողովածու, երկրորդ հատոր, Ե., 1967, էջ 145:

[стр. 386]

самом деле есть, о чем повествуется там самым подробным образом, конкретно и недвусмысленно?

Много исследователей занималось указанным историко-литературным памятником. Внимание к нему сильно обострилось, в особенности в последние десятилетия. К сожалению, в некоторых новейших работах и замечается явно тенденциозное стремление вкладывать в этот источник то, чего в нем не было и не могло быть, игнорируя при этом всеми конкретными данными, которые сохранились в нем и должны служить ключом для единственно правильного раскрытия как «Истории страны Агванк» в целом, так и каждого отдельного явления, отраженного в ней, в частности.

В своей книге Ф. Мамедова обходит сведения источников и убедительные выводы исследователей, противоречащие ее собственным заявлениям. Не может быть, чтобы человек, изучивший столь большое число источников и трудов исследователей (одно перечисление их занимает целых 15 страниц книги), не столкнулся бы в них со сведениями, касающимися границ той Албании, раннесредневековой истории и социально-политической жизни которой посвящает свою монографию. В источниках этих—трудах Страбона (I в. до н. э.—I в. н. э.), Птоломея (II в. н. э.). Диона Кассия (III в.). Стефана Византийского (нач. VI в.) и других (Плутарх, Плиний Секунд, Евстафий, Азиний Квадрат, Юлий Солин) подтверждается что Армения и Албания отделялись друг от друга рекой Кир-Кура. С этим согласны также армянские источники (труды Агатангехоса, Фавста Бузанда, Мовсеса Хоренаци и «Ашхарацуйц»). Сведения указанных и других источников были широко обсуждены учеными старыми и новыми—А. Яновским, А, Греном, А. Крымским, С. Юшковым, Н. Адонцем, Я. Манандяном, С. Еремяном, Ас. Мнацаканяном и др. которые пришли к единому выводу о том, что правобережье Куры, охватывающее территорию областей Утик и Арцах с их армянским населением, входило в состав Армянского царства, а после падения его, оно, вместе с левобережьем (Албания), входило в одно персоподданное марзпанство, названное в армянских источниках «Агванком», а по-персидски — «Араном». С установлением арабского владычества, как уже выяснено в исторической литературе, в корне изменилась географическая карта Восточного Закавказья. На левобережье были созданы новые политические образования—эмирства Шеки (древний Лбинк или Камбечан с близлежащими районами), Ширвана (древний Багасакан) и Дербенда (древний Чог или страна Массагетов-Маскутов). В условиях такого разделения наименованию «Агванк» нечего было делать на левобережье. Этот топоним прикрепился к правобережью, как горький осадок марзпанства. Здесь, кстати, продолжал существовать и католикосат, соединяющий все христианские епархии Восточного За-

[стр. 387]

кавказья, т. е. территория бывшего марзпанства «Агванк». Он (католикосат) носил название «Агваниц», в котором надо подразумевать страну Агванк, а не упоминание об этнической принадлежности, ибо в сфере этой церкви большинство составляло армянское население.

В X в., то есть во время окончательной редакции «Истории страны Агванк», Агванком («Աղուանք)») называлось исключительно правобережье т. е. территория армянских областей Арцах и Утик. Поэтому и в произведении «История страны Агванк». «Агванком» представлено, в основном, правобережье, т. е. территория тех же армянских областей Арцах и Утик.

Как мы видели выше, иные исследователи так и не смогли выяснить загадку: почему книга называется «История страны Агванк», но не содержит ничего конкретного об агванах, а рассказывает историю армянских князей Араншахиков и Гардманских т. н. Михранидов? Но вот взялись за исследование памятника ученые, не обремененные предрассудками у них все заняло свои настоящие места. А. Грен, например ,еще в прошлом веке выяснил, что «Агвания его (автора «Истории»—Б. У.) времени совершенно не Албания греков, а страна по ту сторону Куры (Грен на эту страну смотрит с севера—Б. У.) с одним Шеки по сию сторону»⁵. А другой известный русский исследователь С. В. Юшков, пришел к выводу что «История страны Агванк» никакой связи не имеет с Албанией и албанцами, ибо она «в основном описывает судьбы небольшого зависимого феодального владения, осколка когда-то существовавшего на Кавказе крупного государства. Естественно, что сведения Моисея Каганкатваци об Агвании не могут быть источником наших сведений о древней Албании. Агвания даже находилась не на территории древней Албании, а на территории Армении»⁶.

«На территории Армении», по материалам «Истории страны Агванк», действительно, с V по X вв. существовали княжества армянского рода Араншахиков. И об их подъемах и падениях говорят вошедшие в эту «Историю» документы, хроники, мелкие исторические сочинения очевидцев и участников событий. Население территории, принадлежащей данным феодальным образованиям, было армянское. Это не подлежит сомнению: не говоря уже о прошлых временах, с V в. мы имеем неопровержимые свидетельства. Мовсес Хоренаци, современник Вачагана Благочестивого и очевидец предшествующих перипетий северо-восточных областей Армении, утверждает, что Кура всегда являлась госу-

_____________________________

⁵ А. Грен, Албания греков и Агвания армянских авторов. «Кавказ», 1886, №15.
⁶ С. В. Юшков, К вопросу о границах древней Албании. «Исторические записки», т. 1, М., 1937, с.137.

[стр. 388]

дарственной границей Армянского царства и рубежом армянского языка, что означает: ниже Куры население говорило на армянском языке⁷. А современник событий переводчик и толкователь грамматики Дионисия Фракийского, описывает армянский язык и приводит конкретные данные о его арцахском диалекте⁸. Считаем излишним прибегать к аналогичным сведениям источников, сообщающих о том же этническом облике княжества Арцаха и его населения. Это Ф. Дж. Мамедовой нужно было сначала доказать, что в раннесредневековых Арцахе и Утике жили не армяне, и уже после этого приступить к изложению своих рассуждений.

Много лет назад Н. Адонцем был окончательно разрешен вопрос о том, что означает Агванк исследуемой «Истории» и на каком материале создан этот исторический труд. Адонц прекрасно объяснил среду, в которой только и могло родиться такое произведение. Первая половина X в.—период, когда уже ликвидировано арабское иго, а местные армянские владетели стремятся к автономии. Некоторые представители бывших нахарарских домов объявляют себя царями и начинают жить по-царски. Каждый из них приобретает еще и своего родового историка, в обязанности которого входят создание истории своего хозяина-царя и его рода, воссоздание и приукрашивание их прошлого. «Это был период разделения и местного патриотизма,— пишет Н. Адонц,— Ованес католикос писал историю Багратидов., Товма—Арцрунидов, а Каганкатваци, следуя за ними,— князей Агванка или Арцаха»⁹.

Когда-то Ф. Мамедова напечатала статью, в которой было отмечено, что на Агванском соборе присутствовали представители лишь арцахской и утикской светской знати¹⁰. Известно, что в Арцахе находились и Агвэн, летняя резиденция царя Вачагана, и Дютакан—зимняя. Разумеется, царство Вачагана, вся его деятельность связаны с Арцахом. В таком случае, почему, на каком основании, Мамедова Вачагана считает албаном, его царство— албанским, каноны Агвэна—документом по «социально-экономической и политической структуре Азербайджана V—VIII вв.»?

Исследователями давно установлена зависимость Агвэнских канонов от Шаհапиванских. Это просто неоспоримо, т. к. часто они соответствуют дословно. Но и здесь Мамедова поставила перед собой задачу вычеркнуть эту связь: она приводит «различия» и «отличия», которыми, якобы доказывается, что при составлении своих канонов агвэнцы имели под рукой не Шаհапиванские, а какие-то албанские и внешние. Каковы эти различия и отличия,

_____________________________

⁷ Մովսէս Խորենացի, Պատմութիւն Հայոց, Տփղիս, 1913, էջ 112 — 113:
⁸ Н. Адонц, Дионисий Фракийский и армянские толкователи, Пгр., 1915.
⁹ Ն. Ադոնց, Խորենացիական հարցն՝ու հ. Վ. Հացունին. «Անահիտ», 1938, էջ 86:
¹⁰ «Известия АН Азерб. ССР», серия истории..., 1964, № 4, с. 29.

[стр. 389]

по Мамедовой? «Отличия агуэнского канона от Шаհапиванского состоят в том,— пишет она,— что в агуэнском каноне речь идет об азате, а в армянском значится «кто-либо» (стр. 165). «По агвэнским канонам 11 и 12 совершение дохристианских обрядов судит царский двор (царский суд), а по армянским канонам— церковь. Особенностью агуэнских канонов является еще то, что в них не предусмотрен приговор». (стр. 173).

Но все-таки есть в них сходства, аналогии? Откуда они? На этот вопрос Мамедова нашла ответ в духе всей своей книги. Вот он: «Аналогия агуэнских канонов с армянскими объясняется тем, что у них были общие внешние источники» (стр. 175). При этом, конечно, она «не заметила» (sic!), что Вачаган Благочестивый, до принятия канонов, не только имел при себе Шаհапиванские каноны, но и вел оживленную переписку со своими знаменитыми соплеменниками—иереем Матте, епископом Арцаха, епископами Абраамом Мамиконяном и Петросом Сюнеци, выяснил для себя все, что должно было составить основу своих канонов¹¹.

Известно, что Агвэнские каноны не входили в первоначальный вариант Канонагирка Ованнеса Одзнеци. Чем же можно объяснить такой факт? Тем, по-видимому, что эти каноны тогда (в VIII в.) не были известны составителю Канонагирка, Разве мало подобных фактов в средневековой культурной жизни? Но у Мамедовой и на этот счет свой особый подход: «Одзнеци не включил агуэнские каноны в Канонагирк потому, что по праву считал их не армянскими и созданными не в армянской церковной среде» (стр. 155).

Но в Канонагирк Одзнеци первоначально были включены 24 группы канонов, из коих армянские—лишь 8, Зачем понадобилось Мамедовой подобное грубое искажение факта?

Как видели выше, по разумению Ф. Мамедовой, Вачаган— албан, следовательно, и его предки—албаны, их страна—Албания, население этой страны—албанцы. Обо всем этом как и надо было ожидать, у нее только заявления. Но поскольку все это лежит в основе ее книги, т. е. вся концепция книги построена на этих заявлениях, посмотрим, насколько они соответствуют исторической действительности, о которой у нас есть достоверные источники, и о них знает сама Ф. Мамедова.

В начале «Истории страны Агванк», как утверждает Мамедова, «дано географическое описание Албании. Затем с четвертой главы I книги начинается изложение реальной истории Албании. Автор сообщает о первом албанском правителе Аране» (стр. 48).

_____________________________

¹¹ М. Каганкатваци, История страны Агванк, кн. 1, гл. 24, 25; Матенадаран, рук. № 307, с. 110 б; Ստ. Օրբէլեան, Պատմութիւն նահանգին Սիսական, Թիֆլիս. 1910, էջ 89-90:

[стр. 390]

Сначала о географическом описании, вернее—указании автора «Истории» о пределах своей страны, т. е. того Агванка, о котором он собирается составить свою «Историю». В IV главе I книги автор прямо говорит, что Аран был назначен правителем того края, который простирается «от реки Аракса до крепости հНаракерт». А հНаракерт, как, сообщают армянские и арабские авторы, находился на реке Кура, там, где сливается с нею рукав Храм. Следовательно, «Агванк» нашей «Истории» занимал территорию от Аракса до Куры. А это, как мы видели выше, именно та территория, которая была занята армянскими областями Утик и Арцах. И, естественно, территория эта не может быть названа Албанией, ибо греко-римские авторы Албанию видели на левом берегу Куры.

О правителе Аране в «Истории» сообщается следующее: царь Великой Армении Вагаршак, для установления порядка на северо-востоке своей страны, «там назначил вождей и надзирателей главным над которыми (назначил) одного по имени Аран из рода Сисакан» (гл. IV). Наш автор, как заметили все исследователи, здесь не оригинален; он попросту излагает версию Мовсеса Хоренаци о том, что Аран наместник северо-восточного края Армении есть представитель рода Сисака, а последний является отпрыском наследников Гайка, прародителя армян (см. М. Хоренаци, кн. 1, гл. 8, кн. II, гл. 12).

Из всего этого можно сделать лишь одно заключение: Аран, т. е. предок княжеских родов страны Агванк,— был армянин.

А что же сообщается в «Истории страны Агванк» об этническом составе или происхождении населения указанной страны? По данному вопросу автор «Истории страны Агванк» также опирается исключительно на сведение Хоренаци. В той же IV гл. I книги читаем: «...говорят, что из его (Арана—Б. У.) потомков происходили население княжеств утийцев и гардманцев». Не трудно заметить, что и здесь мы имеем дело с подсокращенным вариантом сведения Мовсеса Хоренаци, которое в оригинале имеет следующую форму: «Говорят, из его (Арана) наследников происходили население утийцев и княжества Гардманцев. Цавдейцев и Гугарцев» (Хоренаци, кн. II, гл. 8).

Так, по первоисточнику, выходит, что Аран был из рода Сисака, наследника Гайка, а из потомков того же Арана происходили население и княжества дома Агванка.

Все это можно принять условно, т. к. у Отца нашей истории приведена не конкретно-историческая генеалогия, а легендарная версия этой генеалогии. Но одно неоспоримо: в V в. Хоренаци армянами видел население, а армянскими—те княжеские дома, о которых идет речь в «Истории страны Агванк».

Эти генеалогия и этническая картина становятся более убе-

[стр. 391]

дительными в свете данных, сохранившихся в сочинении Агатангехоса. Ф. Мамедова неоднократно ссылается в своей книге на эти данные, по-видимому, вынужденно не вникая в их суть (см. стр. 114, 119 и следующие из ее книги).

В «Истории Армении» Агатангехоса приводится список главных нахараров Великой Армении. Этот список считается важнейшим документом о разряде и почете владетелей Армении. Им руководствовались как внутри страны, так и вне пределов ее: Вот этот список с некоторыми сокращениями: «Первый-—князь дома Ангех, второй—князь Ахдзника... восьмой—князь страны Гугарк, которого иначе называют бдешхом, девятый—князь страны Рштуник, десятый—князь страны Мокк, одиннадцатый—князь страны Сюник, двенадцатый—князь страны Цавдэк, тринадцатый—князь страны Утик...»¹².

«Цавдэк», «Цавдэиц ишханутюн», как давно уже выяснено в арменоведении, древние названия Арцаха и Арцахского княжества¹³. Кстати, нельзя забывать и того обстоятельства, что в списке Агатангехоса определяющую роль играло географическое расположение областей. Цавдейское княжество, как и Арцахское, находилось между Сюникским и Утикским.

Перечисляя вышеуказанные княжеские дома, Агатангехос утверждает еще и то, что «Эти князья [являлись] отборными наместниками, владетелями областей, тысячниками и десятитысячниками в стране Армения..., которых собрал царь Трдат и послал в страну Капуткацвоц, в город Кесарийцев..., чтобы [они] сопровождали Григора и сделали [его] первосвященником своей страны»¹⁴.

Ссылаясь на приведенный отрывок из «Истории Армении» Агатангехоса, Ф. Мамедова в одном месте своего труда делает вывод о том, что «ишханом является не всякий нахарар, а главный нахарар—глхавор нахарар» (стр. 114), в другом, что «бардз и гаհ осмысляются как ранг, разряд» (стр. 119). Но подлинный научный подход к данному отрывку источника заставил бы ее признать что, «во-первых, Арцах и Утик входили в состав Армянского царства, и, во-вторых, Арцах и Утик приняли христианскую веру вместе с остальными областями Армении, потому и лишена всякой исторической основы та подтасовка, которой в ее книге подвергаются сведения, с целью доказательства, что, якобы, «на 43-ем году летоисчисления греческого просветились армяне, спустя 270 лет после просвещения албан» (стр. 29 и след.), в особенности, когда здесь под албанами подразумевается население правобережья Куры.

_____________________________

¹² Агатангехос, История Армении, с. 414.
¹³ Н. Адонц, Армения в эпоху Юстиниана, с. 294.
¹⁴ Агатангехос, там же, с. 415.

[стр. 392]

Ф. Мамедова умышленно уклоняется от анализа тех сведений источников, которые только и должны внести ясность в исследуемый вопрос, показать—где находились та Албания, изучению общественного строя которой она посвятила свою монографию, и где Агванк армянский (Арцах и Утик), к которому и относятся сведения «История страны Агванк» и др. армянских источников. Исследователь, естественно, боится изучения географических вопросов, ибо без них легче: так Албанию можно представить где угодно. Чего стоит, например, географический ареал участников Агвэнского собора! Там перечисляются духовные отцы, приехавшие со всех епархий, позднее вошедших в состав католикосата Агванка, т. е. присутствовали представители духовенства правобережья и левобережья. В числе же светской знати были лишь представители Арцаха и Утика: царь Вачаган, военачальник его Муцик, հазарапет Мирхорик, азгапеты Марут. Тиразг, Апракос, Бакур, Вардан Храбрый, в других главах книги выступающие как представители знатных домов Утика, владетель Гардманка (значит, великий князь Утика) Хурс (тот, который оказал помощь Месропу Маштоцу в своей области), наհапет Каганкатуйка Бакур, а также «благородные люди и родоначальники Арцаха».

Если Мамедова обратила бы внимание на это обстоятельство, то обязательно установила бы, что на соборе присутствовала только лишь правобережная знать. А хотя бы из этого ей не трудно было бы еще и заключить, что в царство Вачагана входило лишь одно правобережье, т. е. армянские области Арцах и Утик. А после установления такого обстоятельства, она непременно пришла бы к выводу, что владетель армянского края Вачаган, его приближенные, вся знать Арцаха и Утика. армянское население этого края, собравшись в конце V в. в центре своего края, Агвэне должны были говорить и писать только на своем родном армянском языке. Следовательно, в наши дни искать или добывать,для них новый родной язык, заранее даже не зная какой—албанский, гаргарейский или удинский,— это значит, заниматься несерьезным делом.

Нередко Ф. Мамедова своим незнанием стремится вычеркнуть то, что знали другие. «На наш взгляд, следует считать неверным утверждение Я. А. Манандяна о том, что все сведения первой книги автор заимствовал из армянских источников,—заявляет Мамедова и приводит следующую свою «аргументацию»: «Думается,— пишет она,— что главы 5, 6, 7 9, 14 (меньшая часть) 15—23, 29—30 заимствованы из албанских источников...» (стр. 40).

Но ведь для опровержения точки зрения академика Я. Манандяна, во-первых, надо было нечто большее, чем «на наш взгляд» или «думается» Ф. Мамедовой, и во-вторых, так точно

[стр. 393]

знающий об албанских источниках специалист обязан был показать хотя бы один из этих источников. А Я. Манандян, между прочим, не голословно утверждал, что все сведения I книги «Истории» заимствованы из родных армянских источников, частью он сам это доказал а об остальном же говорить считал лишним, т. к. это сделали до него К. Шахназарян, К. Патканян и др.

Проф. В. Аракелян составил сравнительно-критический текст «Истории страны Агванк» на основе, как нам известно, хранящихся в Матенадаране рукописей и осуществленных изданий. О достоинствах и недостатках этой работы можно будет говорить после ее издания^*. Однако Ф. Мамедова в недопустимо заносчивом тоне, унаследованном, видимо, от своего редактора, спешит обнародовать следующее обвинение. «В предисловии В. Аракелян отмечает, что... при переводе он широко использовал русский перевод К. Патканяна... В. Аракелян составил сравнительно-критический текст с устранением дефектов и заполнением лакун при помощи важнейших армянских первоисточников». «Но самый существенный недостаток работы В. Аракеляна заключается в том,— продолжает Ф. Мамедова,— что он произвольно «устранил дефекты» а это—вряд ли допустимо при издании письменных памятников» (стр. 17—18).

Для всех этих обвинительных заявлений Ф. Мамедова отсылает своего читателя на страницу XVI вступительной статьи книги перевода на современный армянский язык. Сравним же данные этой статьи и их прочтения Ф. Мамедовой.

У критика: «В Аракелян отмечает, что... при переводе он широко использовал русский перевод К. Патканяна», а у Аракеляна: «У нас под рукою был лишь перевод К. Патканян?» на русский язык, который сделал по изданию Эмина в 1860 г. В этом издании много недостающих отрывков, что и отразилось на переводе на русский язык». Больше ничего, т. е. ни одного слова о широком или вообще об использовании перевода Патканяна.

У Аракеляна: «До того как переводить, мы составили сравнительно-критический текст на основе всех рукописей Матенадарана и имеющихся изданий, в котором были собраны оставшиеся открытыми и недостающие отрывки, и этот важный армянский перевод стал цельным, полным».

Ф. Мамедова это признание переводчика поняла по-своему: «В. Аракелян составил сравнительно-критический текст,— пишет она,—с устранением дефектов и заполнением лакун при помощи важнейших армянских первоисточников». Как ясно видно, Ф. Мамедова не только грубо передала фразу Аракеляна, да еще ему и предъявила следующее обвинение: «Но самый существенный недостаток работы В. Аракеляна заключается в том, что он произвольно «устранил дефекты» и «заполнил лакуны» (?!)

_____________________________

^* Книга была издана в 1983 г.—Сост.

[стр. 394]

с помощью данных армянских источников. А это вряд ли допустимо при издании письменных памятников».

Получилось точно по русской пословице: один говорит про Фому, а другой—про Ерему.

Мы попробовали проверить точность ссылок Ф. Мамедовой. Ничего не вышло. К примеру, она неоднократно ссылается на цикл статей Хачика Дадяна о рукописях «Истории страны Агванк» (стр. 22, прим. 41; стр. 23, прим. 49; стр. 24, прим. 51 и т. д.). Оказалось, что все эти ссылки или неточны, или на указанных ею страницах вовсе нет того, о чем она пишет. Видимо, она использовала не цикл статей X. Дадяна, а их сумбурный перевод, сделанный когда-то Т. Тер-Григоряном. Так же обстоит и с книгой Н. Акиняна «Мовсес Дасхуранци...», опубликованной первоначально в журнале «Андес амсоря». Акиняну приписываются разные абсурдные заявления, критикуются полжения, автором которых не мог быть сам Н. Акинян, потому что Мамедова судит о них опять же по недобросовестному переводу на этот раз некоего Баграмяна. Не лучше обстоит дело и при безукоризненном переводе. Именно таков перевод книги Симеона Ереванци «Джамбр». Мамедовой хочется доказать, что во все времена, даже в XVIII в., католикосы Агванка противостояли главам армянской церкви, и она указывает на страницы 151 —156 «Джамбра», на которых, якобы, говорится о том что «у албанского католикоса Нерсеса было много столкновений с армянскими католикосами. Как сообщает армянский католикос Симеон Ереванци, Нерсес причинил много хлопот» армянской церкви. Он стал католикосом в 1705 г. без согласия эчмиадзинского католикоса. В 1707 г. армянский католикос предал его анафеме. С 1726 по 1763 гг. он вновь становится албанским католикосом, получив рукоположение от албанских епископов» (см. стр. 32 ее книги, прим. 77).

Однако на указанных страницах «Джамбра» рассказывается о законном католикосе Гандзасара Есайи Асан-Джалаляне (который правил с 1702 по 1728 гг.) и о кознях против него самозванца Нерсеса, котрый не только был предан анафеме, но и меликами Карабаха—этими истинными хозяевами своего края, был выдворен за пределы области, почему он и вынужден был очутиться. под крылом Гандзакского хана.

Стоит ли объяснять, что незнание языка источников, тем более—произвольное использование их сведений на основе недоброкачественного перевода, когда еще и у исследователя нет достаточной объективности и добросовестности—могут привести только к отрицательным результатам, которых в монографии Ф. Мамедовой предостаточно.

Думается, вышеизложенное дает нам право сделать следующее заключение. В книге Ф. Мамедовой искаженно представлена

[стр. 395]

историческая действительность раннесредневекового Восточного Закавказья. Не обладая историческим подходом к явлениям далекого прошлого, не имея под рукой ни одного достоверного факта или источниковедческого сведения, Ф. Мамедова пытается политическую, социально-экономическую и культурную жизнь армянских областей Арцах и Утик представить как албанскую с вытекающими из этой антиисторической версии последствиями. Особенно выделяются тщетные старания исследователя считать албанским один из значительных историко-литературных памятников средневековой Армении—«Историю страны Агванк». В сущности, в обоих случаях мы имеем дело с давно скомпрометировавшими себя антиисторическими концепциями 3. Буниятова, с той только лишь разницей, что они на этот раз преподносятся внешне прилично, без буниятовской брани.

***

Статья наша была завершена, когда получили очередной номер «Известий» АН Азерб. ССР (1978 г., № 2) с привычным вы падом на арменоведение—рецензией доктора исторических наук Р. А. Гусейнова «Новая публикация по албановедению» на книгу Ф. Д. Мамедовой. Мы не обратили бы внимания на это сплошное восхваление в адрес Мамедовой и ее редактора 3. Буниятова (может, они и впрямь нуждаются в том, особенно Буниятов —после сокрушительной критики армянских ученых А. Ганаланяна, Л. Хачикяна и А. Тер-Гевондяна)¹⁵, если бы ни развяз ный тон рецензии и скрытые нападки ее автора на тех, «кто счи тает себя вправе заниматься той же проблемой».

Считая бесполезным всякий спор с подобными выступления ми, мы не можем не отметить поразительную неосведомленность автора рецензии о состоянии дел в арменоведении, и если это, действительно, неосведомленность, то вдвойне поразительна сног сшибательная смелость, с которой Гусейнов делает свои заявления по тому или иному вопросу, касающемуся арменоведения. Говоря о степени изученности «Истории страны Агванк», Р.Гусейнов стремится заверить своих читателей, что Ф. Мамедовой пришлось «на каждом шагу практически начинать на пустом месте». «На пустом месте»! А в книге Мамедовой одно лишь перечисление работ по данному «пустому месту» занимает 15 страниц. Надлежащая научная добросовестность заставила бы Гусейнова хотя бы до конца перелистать книгу, по поводу которой он излагает свои сентенции об арменоведении. А рядом с таким фактом не приходится удивляться и утверждению Гусейнова о

_____________________________

¹⁵ Действительные члены АН Арм. ССР Арам Ганаланян, Левон Хачикян, доктор ист. наук Арам Тер-Гевондян, Об очередных «размышлениях» 3. М. Буниятова. «Լրաբեր հասարակական գիտությունների», 1978, № 5, էջ 95—104:

[стр. 396]

«практически прежде не исследованной терминологии» (стр. 121) «Истории страны Агванк», когда Ф. Мамедова на страницах своей книги каждый раз отмечает—у какого армянского исследователя заняла она ту или иную трактовку, объяснение данного термина (см. стр. 70—175 ее книги).

Р. Гусейнов с деланой уверенностью пишет: «В результате всестороннего и скрупулезного анализа исследователь доказала, что Агуэнские каноны были составлены на албанском языке» (стр. 122). А в монографии Ф. Мамедовой о языке Агвэнских канонов написаны лишь следующие две фразы: «Эти каноны известны на древнеармянском языке, очевидно, в переводе с албанского, оригинал которого остается неизвестным» (стр. 153) и «Агуэнские каноны были переведены на армянский язык и включены в Канонагирк, но когда именно—мы не знаем» (стр. 154).

Вот как «исследователь доказала»! А слово «доказать» до сих пор означало «Подтвердить истинность, правильность чего-либо фактами, неопровержимыми доводами»¹⁶.

Да, именно фактами и неопровержимыми доводами! Без них всякое заявление или утверждение—пустое слово!

У Ф. Мамедовой, вернее,— в ее книге, есть все—и желание, и заранее заготовленные заявления и т. п., не хватает только лишь малости—этих самых фактов и неопровержимых доводов. А без них, наверное, не трудно будет считать албанскими произведения и Корюна и Мовсеса Хоренаци и кого угодно из раннесредневековых армянских авторов. Особенно когда Р. Гусейнов, исключительно на основе необоснованных заявлений, Мовсеса Каганкатваци уже считает поставленным в один ряд с Максудом ибн Намдаром и этих двух разных по языку, вере, национальности и т. п. историков объявляет первыми ласточками албанской литературы (к сожалению, не указывая, на каком языке объяснялись друг с другом эти ласточки) и призывает обнаружить других их братьев по перу. Он даже уверен, что они обязательно будут обнаружены. «Нам кажется, что это вопрос времени»,—категорически заключает Р. Гусейнов. А до этого он часто употреблял слово «грабар» в отношении «Истории страны Агванк» и других «источников на грабаре». Видимо, он думает, что «грабар»—это как раз албанский язык. Мы вынуждены несколько разочаровать Гусейнова: грабар—это название древнеармянского языка, и источники на грабаре—есть памятники армянской литературы, т. к. принадлежность историографического или художественного произведения той или иной литературы пока определяется по языку данного произведения.

_____________________________

¹⁶ «Словарь русского языка», т. I, М., 1957, с. 567. Подчеркнуто нами—Б. У.

[стр. 397]

Считая бесполезным продолжение спора по повод других «перлов» рецензии Гусейнова, закончим наш разговор одним из них, очень характерным для тона и сущности его публикации Гусейнов утверждает, что «до ее (Мамедовой-Б. У.) уровня не поднялся ни один из тех, кто считает себя вправе заниматься той же проблемой» (стр.119).

Да, в самом деле, это надо обязательно подчеркнуть. Никто из серьезных ученых, «считающих себя вправе заниматься той же проблемой», до сих пор не мог дойти до уровня ни Мамедовой ни рецензента, ибо для этого надо было бы не подниматься, а опускаться...

Б. УЛУБАБЯН

Источник http://armenianhouse.org/caucasian-albania/383-397.html