К хронологии завершения этноконсолидации удинов и лезгин (период ослабления Арабского халифата)


 

Новый анализ античных и средневековых источников по этничес­кой истории Кавказской Албании показывает, что процесс консолидации удинов и лезгин завершился в период ослабления Арабского халифата (IX-XI вв.). Кроме них свою этническую самобытность сохранили 8 других древнеалбанских племен (табасаранцы, цахуры, рутулы, агулы, крызы и т. д.), число которых Страбон дово­дит до 26. Термин «албанцы» оставался политонимом и обозначал все христианс­кое население страны под названием «Албания», которое после 428 г. включало и собственно албанские племена севернее реки Куры, и армян — южнее Куры.

Рассмотрение отдельных фаз этнической консолидации населения Кавказской Албании и ее племенных составляющих в Античности и ран­нем Средневековье имеет решающее значение для определения степени этнокультурной преемственности на Северо-Восточном Кавказе и выявле­ния этнического прошлого современных лезгиноязычных народов Южного Дагестана и северных районов Азербайджанской Республики. По словам Страбона (ок. 63 г. до н. э. — ок. 21-25 г. н. э.), вероятнее всего восходящим к легионерам римского полководца Гнея Помпея, которые в 65 г. до н. э. вторглись из Северной Армении в Албанию (они прошли по ней немалое расстояние от пограничного с Иверией района Камбисены по направлению к Каспийскому морю), население образовавшегося в самом начале I в. до н. э. единого царства этой восточнокавказской страны состояло из 26 раз­ноязычных племен (Strab. XI, 4, 5). Но к сожалению, ни Страбон, ни другие античные авторы не дают систематического обзора албанских этнонимов. Поэтому лишь на основании сопоставления мест обитания известных из источников племенных этносов с границами Албанского царства можно составить подлинное представление о некоторых из 26 албанских племен.

Пограничная линия Албании на северо-востоке определяется вполне однозначно на основе предложенной нами интерпретации указания Корнелия Тацита (кон. I в. н. э.) о Дербентском проходе («проход между морем и концом Албанских гор»), как о границе Албанского царства с сар­матами (Гас. Ann. VI, ЗЗ). Более того, в разделе об Албании в вышедшей недавно коллективной монографии нами аргументирована гипотеза, что уже в III в. до н. э. Дербентский проход представлялся северо-восточным пограничным рубежом страны «албанцев». В самом деле, свидетельство селевкидского стратига Патрокла, впервые обследовавшего в начале III в. до н. э. Каспийское побережье со стороны моря, содержит — в том виде, в каком оно сохранилось у Страбона и Плиния в передаче Эратосфена — известное противоречие: незначительному на самом деле кадусийскому побережью приписывается протяженность в целых 5000 стадий, а албанскому — всего лишь в 300-400 (Strab. XI, 6, 1; 7, 1; 7, 3; Plin. Nat. Hist. VI, 36). Однако если мы допустим, что указанные цифры изначально имели обратную после­довательность, а до Эратосфена дошел текст перипла, искаженный неким переписчиком, то получится, что береговая полоса «албанцев» в 5000 или 4900 стадий, отмеренная Патроклом от устья Куры, доходила до района Дербента, поскольку именно это расстояние соразмерно протяженности южного берега моря (за кадусиями до Гиркании), рассчитанной в перипле в 4800-4900 стадий.

Данные греко-римских, армянских и грузинских источников позво­ляют определить, что одним из племен Кавказской Албании в Античности и раннем Средневековье были леги — леки (предки современных лезгин), проживавшие в бассейне р. Самура. Первые сведения об этом племени передают Страбон и Плутарх (I—II вв. н. э.). Страбон указывает и на свой источник — Феофана Митиленского («В горах над Албанией, по рассказам, живут амазонки. Феофан, участвовавший в походе с Помпеем и побывавший у албанцев, говорит, что между амазонками и албанцами живут скифские племена гелы и леги и что там течет река Мермодаль — между этими и ама­зонками»: Strab. XI, 5, 1). В рассказе Плутарха о том же албанском походе Помпея читаем: «Амазонки занимают полосу Кавказа, прилегающую к Каспийскому морю, но не рядом с албанцами, ибо между ними живут еще гелы и леги» (Plut. Pomp. XXXV). Указывая на совпадения в обоих рас­сказах, ученые признают, что и Плутарх пользовался сведениями того же Феофана Митиленского. Возможные сомнения в историчности гелов и легов, упомянутых рядом с мифическими амазонками, рассеиваются бла­годаря сведениям Клавдия Птолемея (сер. II в. н. э.). Согласно его данным к северо-востоку от античной Албании были известны реки Герр, Соана, Алонта и Удон, впадавшие в Каспий, и соответствующие им племена герров, исондов, олондов и удов (Ptol. Geogr. V, 8, 12; 8, 23). Однако, помещая их на карту по координатам географа, мы обнаруживаем, что река Герр и племя герров оказываются на территории самой Албании, на северо-востоке страны. Специалисты на этом основании допускают, что герры Птолемея и гелы Страбона и Плутарха (Феофана Митиленского) — один и тот же народ, в той или иной мере ставший известным античным информаторам. С ним в литературе гипотетически связываются также названия упомянутых Птолемеем албанских городов Гелда и *Гелайба [<Телайба] (Ptol. Geogr. V, 11, 2). Выдвигалось предположение, что этноним гелы не обозначает отдельное племя, а является лишь формой названия легов античных авторов (=леки раннесредневековых армянских и грузинских источников), образовавшейся в результате метатезы.

Хотя Страбон и сообщает о 26 албанских племенах (вероятно, на осно­вании информации Феофана Митиленского), в античной литературе кроме легов (гелов) упомянуты еще только лупении и сильвы у Плиния Старшего (Plin. Nat. Hist. VI, 29: “Rursus, ab Albaniae confinio, tota montium fronte — gentes Silvorum ferae, et infra — Lupeniorum, mox — Diduri et Sodi”), они же лп’ины и ч’илбы ранних армянских авторов (соответственно в районах Лаhича и Шемахи), а также, возможно, утии-удины, если допустить воз­можность расселения этого племени в Центральной Албании на основа­нии упоминания созвучных этнонимов у Страбона, Плиния и Птолемея за северо-восточной границей страны (примерно на среднедагестанском побережье Каспийского моря). Армянские источники V-VII вв. (Елишэ, Фавстос Бузанд, «Ашхарhацуйц» и «История 684 года» в составе «Истории Албании» Мовсэса Дасхуранци) упоминают как отмеченные албанские пле­мена (кроме удинов), так и еще почти полтора десятка небольших этносов, в основном, несомненно, лезгиноязычных, проживавших в восточной части античной Албании. Это — ваты, гаты (гавы), глуары, кечматаки, таваспары (тапаставаны), ижмахи, пасхы, пухы (пусхы), пюкуаны (пуканаки), шилбы, хрсаны (хсруаны), хелайи, хенавы (хенуки), алутаканы и, возможно, гаргары (или гугары)-, в тех же списках отмеченных источников называются еще пле­мена маскутов и баласичев (возможно, = баганов), которые единодушно счи­таются ираноязычными этносами (возможно, таковыми могли быть также хрсаны и ваты). «Ашхарhацуйц» помещает большую часть указанных пле­мен на юго-восточной окраине Азиатской Сарматии, что позволяет ученым локализовать территорию, отведенную в этом сочинении лекам, в верхнем и среднем течениях р. Самура (к юго-востоку от дидуров-дидойцев и к юго- западу от таваспаров-табасаранцев).

Примерно с III в. н. э. вся восточная половина древнего Албанского царства стала территорией Маскутского царства, или страны Баласакан, хорошо известных как в армянских, так и в сасанидских и сирийских источ­никах. Албанское царство этого периода со столицей в Капалаке-Кабале продолжало существовать в западной части прежней Албании, а вскоре к юго-востоку от него, в юго-западных районах Баласакана, образовалось и укрепилось царство лп’инов (лупениев Плиния Старшего). Именно в этих приморских (восточноалбанских, по античным меркам) районах армян­ские источники упоминают леков, лп’инов и еще около двух десятков других племен, о которых шла речь выше. И здесь мы наблюдаем весьма показа­тельное для динамики этнических процессов явление. В античный период в греко-римских источниках восточноалбанская территория фигурирует как неотъемлемая часть «страны албанцев». Горы на ее границе называ­ются Албанскими, Албанским называется море, лежащее у ее побережья. Население страны, обследованное Патроклом со стороны моря, а другими
осведомителями греко-римских писателей — с суши, практически неиз­менно называется албанцами. Но вдруг, когда в III в. н. э. восточная половина выходит из состава царства под названием Албания, население этой терри­тории начинает выступать в источниках как совершенно «неалбанское». Ни в одном контексте источников уже не обнаруживается и намека на какую- либо связь между в действительности восточноалбанскими племенами и продолжающим называться албанцами населением Албанского царства к северо-западу от лп’инов. Ранние армянские авторы под термином Алуанк’, который по смыслу (грамматически) в равной мере и одновременно обозна­чает как «Албанию» (страну), так и «албанцев» (население), подразумевают только территорию и население царства, называемого Албанией в данный период. Такая картина позволяет исследователю-этнографу констатиро­вать, что изначально собирательный этникон «албанцы» (Страбон) не был и не стал к III в. н. э. самоназванием, эндоэтнонимом населения Албании, а только давался соседними народами насельникам страны и царства под этим названием. Протекавший в едином до III в. н. э. Албанском царстве процесс этноконсолидации 26 албанских племен в отличие от соседних армян, иверов (картлийцев-грузин) и многих других народов в силу каких-то специфических исторических обстоятельств не завершился образованием отдельного этноса — единого народа, любая отколовшаяся по админист­ративно-политическим причинам частица которого сохраняла бы (во вся­ком случае, на какой-то солидный промежуток времени) и самоназвание, и другие признаки этнической самобытности. При этом следует, однако, полагать, что этот этноконсолидационный процесс определенно достиг уровня образования некоей потестарной метаэтнической общности, кото­рую характеризует в первую очередь устойчивость восприятия соседними народами насельников Албанского царства или страны как в известной мере однородного целого под устойчивым экзоэтнонимом-иноназванием («албанцы») в течение всей Античной эпохи.

Примерно та же картина незавершенной этнической консолидации метаэтнической общности «албанцы» (арм. алуанк’) наблюдается и в хро­нологическом разрезе самого конца V в. при сравнительном анализе дан­ных армянских источников того времени, в первую очередь «Истории Армении» Мовсэса Хоренаци. Согласно воззрениям последнего, хороним Алуанк’ не этимологизируется на почве левобережной «собственно страны Албании» (это меткое выражение представляет «Ашхарhацуйц», написан­ный, как нами теперь уточнено, между 616-618 гг.), а представляется обра­зованным от прозвища «Алу» (по-армянски — «кроткий, мягкий») одного из правнуков легендарного прародителя армян hАйка-Сисака. Последний по той же традиции считался эпонимом не только своей основной про­винции (Сисакан-Сюник), но и княжеских родов и населения (посему — армянского) северо-восточного пограничного наместничества царства Великой Армении на правобережье Куры («в великом и славном, много­людном северо-восточном крае, вдоль большой реки по названию Кур, что прорезает обширную равнину, …от реки Ерасх до крепости, называемой Хнаракерт»), основанного первым аршакидским царем страны Валаршаком (по данной исторической версии — II в. до н. э.). Потомок Сисака hАйкида, к которому, по словам историка, восходят современные ему княжеские роды Ц’авдэаци, Гардманаци, Утэаци и Гаргараци, носит у него имя Аран, и этот омоним является не чем иным, как иранским названием Албанского царства и страны постантичного (а, возможно, и предыдущего) периода.

Для точного понимания весьма своеобразных воззрений Мовсэса Хоренаци и его современников необходимо припомнить, что шахан­шах Бахрам Гур, упразднив в 428 г. власть армянских Аршакидов, вклю­чил территорию описанного историком прикуринского наместничества Великой Армении (=провинции Арцах и Ути к’) в состав вновь созданного марзпанства под названием Албания (перс. Аран, в «Ашхарhацуйц» — Ран): по этой административной реформе, в марзпанство вошли также Албанское царство на левобережье Куры и Лп’инк’ с Баласаканом до Дербента-Чора. В результате этого за последующие десятилетия (до времен Хоренаци) правобережная, этнически армянская территория стала естественной составляющей семантики названия вновь образован­ного марзпанства (=шаhра-страны). Важно также подчеркнуть, что автор «Истории Армении» называет hАйкидами далеко не все аристократиче­ские роды своей страны: многие из последних предпочитали возводить своих предков к известным династиям всевозможных иноземных царей и вельмож (по понятной логике и с той или иной степенью историчес­кой достоверности), и Мовсэсу Хоренаци приходилось повторять быто­вавшие «официальные» воззрения, лищь иногда выражая свои сомнения. Поэтому очевидно, что безоговорочными потомками легендарного праро­дителя армян  hАйка в раннем Средневековье считало себя именно насtление правобережья Куры в лице местных княжеских родов Цавдэаци, Гардманаци, Утэаци и Горозуаци. Но для нас здесь важнее то, что при этом армяне из правобережья, сочинители и «редакторы» родословных легенд, вознамерившись внести в конструкцию генеалогической таблицы потомков своего прародителя hАйка еще совсем свежие новые названия шаhра-страны, ставшей «своей» (Аран и Алуанк’: последний, повторим, по-армянски одинаково означает и «Алуанию», и «алуанцев»), настолько свободно оперировали семантикой этих названий, что, по сути дела, пол­ностью оторвали их смысловую основу от левобережной «собственно страны Албании». И такое, естественно, вряд ли было бы возможно, если в последней функционировал бы единый этнос, для которого названия Аран или Алуанк’ были эндоэтнонимами (самоназванием).

К месту отметим еще, что о населении страны на левобережье Куры армянские писатели раннего Средневековья знали (на примере самого Мовсэса Хоренаци) довольно хорошо. Автор «Истории Армении» много­кратно упоминает «алуанцев» и их царей в разных исторических перипе­тиях^[13], вслед за Корюном он подробно передает историю создания алфавита для их «гортанного, варварского хужийского, гаргарейского языка» армянс­ким вардапетом Маштоцем и «алуанцем» Бениамином и т. д. И это оконча­тельно рассеивает сомнения в том, что в хорошо известной историку стране с названием Алуанк’ (Аран) все также еще не существовало сложившегося одноименного (т.е. «алуанского») этноса с соответствующим самоназванием. Так, удается достаточно аргументированно констатировать, что и в V в. насе­ление этой страны называлось собирательным экзоэтнонимом «алуанк’» (без собственно этнического содержания термина) только лишь соседними этносами, и именно — как классическая этнопотестарная единица (метаэтническая общность без единого самосознания и самоназвания), благодаря названию того политического или административного образования, в пре­делах которого оно обитало. В этой связи заметим, что Албанское царс-

тво во главе с династией Аршакидов, в отличие от Аршакидского царства в Армении, функционировало вплоть до начала VI в. Кстати, в последней работе нам удалось на основании сопоставительного анализа информации «Повести о Вачагане Благочестивом», «Постановления Алуэнского собора» и нумизматического материала поддержать предположение ираниста Э.Ш. Хуршудяна о том, что упразднение царской власти в Албании (кото­рое приурочивалось округленно к 510 г.) можно связать с той админист­ративной реформой шаханшаха Кавада I, в рамках которой в 523 г. было упразднено царство и в Восточной Грузии (Картли).

В эпоху владычества Арабского халифата происходила постепенная, но довольно интенсивная исламизация восточноалбанских племен, привед­шая к новым направлениям этнических процессов в Восточном Закавказье. Как было показано нами в предыдущих работах, в период ослабления халифата в восточной половине Кавказской Албании рождаются относи­тельно небольшие политические образования (царства), названия кото­рых совпадают с названиями восточноалбанских племен. В частности, племя лп’инов (лупении — Lupenii Плиния Старшего (Plin. Nat. Hist. VI, 29), лифины — Auptvoi в греческом переводе «Истории Армении» Агат’ангелоса; у Анонима Равеннского упоминается patria Lepon) становится осно­вой для образования мусульманского царства Аайзан вокруг ЛаЬича (вар. Айран), известного многим арабским авторам, а соседнее с лп’инами племя чилбов (сильвы — Silvi Плиния Старшего: Plin. Nat. Hist. VI, 29; силваны/силбаны-Σιβfαvoί Агатангелоса) — для образования царства Ширван (первона­чально — вокруг Шемахи и в верховьях рек Пирсагат и Козлучай; княжество Capван-Σαρβάν  у Константина Багрянородного), которое в сер. X в., согласно «Тарих ал-Баб» и ал-Мас’уди, включило в свой состав и соседствующее с запада царство Лайзан.

Хорошо известно, что для локализации Лп’инк’а и Чилбк’а решающую роль играет верная интерпретация свидетельств автора «Истории 684 го­да» (дословно переписанной Мовсэсом Дасхуранци в свой труд), совре­менника событий, который довольно подробно описал поездку епископа арцахского гавара Мец-Куанк’ (вар. Мец-Колманк’) Исрайэла из Партава в столицу северокавказских гуннов Варачан (23 декабря 681 — 10 февраля 682 г.). По его рассказу, маршрут миссии проходил через Алуанк’, Лпинк’, Чилбк’, перевал Кавказского хребта у горы Вардэгруак (в рукописях группы Б «Истории Албании» — Вардэдруак), место резиденции маскутских царей, где некогда принял мученическую смерть внук Григория Просветителя, «католикос Албании» Григорис (т.е. поле Ватнеай), и Чорские ворота «возле Дарбанда». Недавно И. Г. Семеновым, в отличие от прежних исследователей правильно вникшим в суть интерпретации сведений «Истории 684 года», было высказано и мнение о том, что Чилбк’ всё же нужно локализовать не в районе Шемахи, а в верховьях Гирдыманчая, вокруг Лаhича (где мы помещаем Лп’инк’), а сам Лп’инк’ — восточнее этой долины (т.е. в районе Шемахи, где мы помещаем центр Чилбк’а), но также и севернее, куда миссия Исрайэла якобы могла пройти из верховьев Гирдыманчая через Конахкендский перевал, восточнее горы Бабадаг (выс. 3629 м: исследователь отождест­вляет ее с Вардэгруаком). Однако при таком раскладе мы сталкиваемся с рядом непреодолимых препятствий. Во-первых, в источнике VII в. прямо указывается, что миссия (шедшая по долине Куры с запада на восток) сна­чала прибыла в город лп’инов и только затем, пройдя три дня параллельно Кавказским горам, вступила в область чилбов. Этой очередности никак не противоречит (вопреки утверждению И.Г. Семенова) фраза о лупениях — «ниже» сильвов у Плиния (Plin. Nat. Hist. VI, 29: «et infra — Lupeniorum»).

Нужно учесть, что описание последнего, вероятнее всего, восходит к словам какого-то римского информатора, который также проходил по «заселенной албанцами» долине Куры (ср.: «Planitiem omnem, a Cyro usque, Albanorum gens tenet») в район Гобустана (по дороге, идущей от переправы, допустим, Мингечаура), где ему и рассказали о «неалбанских» племенах сильвов и лупениев, живших «по всему челу гор» («tota montium fronte»), т.е., как следует из контекста, между невысокими Автаранско-Лянгябизскими горными гря­дами и высокими вершинами Кавказского хребта: при этом можно было от основной дороги свернуть налево (в сторону гор) и попасть сначала к лупе- ниям-лп’инам, а после них (т.е. уже в этом смысле — выше их) — к силь- вам-чилбам, жившим как раз под перевалом через хребет (именно на эту дорогу и в сторону этого перевала, несомненно, свернула миссия Исрайэла).

Во-вторых, никак невозможно допустить, что группа епископа Исрайэла могла преодолеть безымянную горную седловину между Лаhичем и посел­ком Конахкенд, как предлагает И.Г. Семенов, поскольку высота седловин этого отрезка более чем в 2500 м (на известных нам картах нет указания на перевал или дорогу) практически исключает их проходимость в доста­точно снежном январе 682 г. Кстати, именно по такой причине автором (так же как и нами) справедливо отклоняется вариант прохождения через более западный — Салаватский перевал высотой в 2852 м между районом Шеки и Хновом в верхней долине Ахтычая, притока Самура (на военных картах он считается проходимым с мая по октябрь). Указанная аргумен­тация в равной мере касается и варианта с Кодорским перевалом (якобы, Сарматские ворота Птолемея, выс. 2363 м, проходимость — с мая по октябрь), который находится еще западнее, между верхними долинами Алазани и Андийского Койсу. Заметим, что никак невозможно принять и довольно неожиданное предложение Ю.Р. Джафарова (также отклонив­шего вариант «западного» маршрута миссии Исрайэла), согласно которому под страной лп’инов можно рассматривать район между реками Самур и Рубас, а под страной чилбов — область Чор/Чола южнее Дербента, отож­дествляя с последним чилбский город Цри. Вместе с тем достойно всячес­кого внимания предположение исследователя о возможности усматривать топоним Чол/Ч’ола в основе названия Джалганского хребта, на склоне кото­рого построена Дербентская крепость: «…Джалган (Чалган) — Чол(а)ган, где «(а)-кан/ган» — персидский топонимический суффикс». Это сопостав­ление, правда, было предложено еще А.А. Кудрявцевым, работа которого, видимо, не была известна Ю.Р. Джафарову: ср. «Раннесредневековый топо­ним Чор, Джор, Джол, обозначавший в раннесредневековых армянских, грузинских и албанских источниках “ворота” Дербента, отложился в назва­нии горы Джалган, на отроге которой построен Дербент, и в наименовании селения, расположенного в 3 км выше города, — Верхний Джалган, а также в дагестанских языках, в которых Дербент и ныне называется Чурул (лакс­кий), Чулли (даргинский)».

И, конечно же, миссия Исрайэла могла перевалить через Главный Кавказ на 30 км восточнее Бабадага, по действующему и сегодня Халтанскому пере­валу между вершинами Джарлыджа (выс. 2714 м) и Дюбрар (или Келаны, 2205 м), высота которого 1620 м (по указанию новых военных карт, он прохо­дим с апреля по октябрь). По нему проходит автодорога районного значения из Шемахи и сел. Астраханка (в верховьях Козлучая, притока р. Сумгаит) в сел. Халтан (в верховьях Гильгильчая): эта дорога указана и на 5-верстных картах царской России. Оттуда она проходит по седловинам горных хребтов средней высоты (с общим названием Кайтар-коджа) в пос. Конахкенд (в вер­ховьях Вельвеличая), а затем — дальше на север, пересекая нижние оконеч­ности таких же хребтов, спускающихся от Главного Кавказского хребта в сторону Каспийского моря. По указанным горным седловинам с большими мучениями (скитаясь в снежную бурю во мраке, «не видя много дней ни солнца, ни звезд»), вероятнее всего, и проходила группа Исрайэла после «Вардэгруакского» перевала почти до района города Кубы, откуда дорога спускается на восток, в сторону моря (в район города Хачмаса). Кстати, именно этот (Халтанский) перевал подразумевал Б. Арутюнян, проводя маршрут Исрайэла по названному лишь условно «Конахкендскому» пере­валу (то же самое и в наших работах).

Следует попутно исправить ошибку И.Г. Семенова и ряда других исследователей, которые располагают место мученичества Григориса (ок. 330/331 г.) — резиденцию древних царей (маскутов) — в низовьях р. Самур, на месте городища Топрах-кала (у пос. Белиджи) или в Армен-кале, откуда до Дербента не более дня пешего пути. В армянской научной литературе хорошо известно, что в действительности это — Старый Хачмас (куда спус­кается дорога из района Кубы), где, кстати, сохранились многочисленные христианские древности, в т.ч. несколько могильных камней с армянскими эпитафиями, в которых упомянуты известные из «Хронографии» Матт’эоса Урhайеци цари («крейсары») эпохи развитого Средневековья (хотя, как мы попытались показать в другом месте, эти эпитафии написаны, вероятно, в Позднем Средневековье на литературной основе, т. е. пред­положительно — на кенотафах, поэтому и не могут служить непреодо­лимым доказательством существования «Армяно-албанского царства» в Дербенте). От Хачмаса до Дербента-Чора около трех дней пути, что соот­ветствует указанию «Истории 684 года»: «В течение немногих дней» (букв, перевод: «каких-то дней»).

Итак, как и в случае с лп’инами и чилбами, соседствующее с пос­ледними с востока племя хурсов-х[у]сранов армянских источников в эпоху ослабления Арабского халифата стало основой для образования мусульманского царства Хурсан (княжество Xpюca-Xρύσα у Константина Багрянородного, которое, согласно ал-Мас’уди, «Худуд ал-алам» и «Тарих ал-Баб», вскоре вошло в состав Ширвана), а племя ватов армянских авто­ров (ср. название поля Ватнеай) — для мусульманского царства Варсан (севернее Хурсана’, Врезан-Βρέζαν у Константина Багрянородного). Восточ­нее христианского царства Шакки (Албания, Эрет’и) арабские источники называют также мусульманские или полумусульманские политические или административные образования (царства или эмирства) в Муканийи (по ал-Мас’уди, оно было покорено ширваншахами; Мовакан грузинских источников, Мокан-Μωκάν у Константина Багрянородного; в дошедшем до нас тексте Феофана Исповедника в рассказе о событиях 686 г. или 688 г. фигурирует форма Букания, вероятно, возникшая из-за ошибки позднего переписчика), в Абсийи/Анбасии-Кабале (ср. hАмбаси — название одной из восточных областей-гаваров «собственно Албании» по «Ашхарhацуйц»’у), а также в Дербенте (Баб ал-абваб в арабских текстах).

По поводу последнего представляется возможным вновь рассмотреть гипотезу, выдвинутую еще С. Рансименом. Константин Багрянородный помещает «Каспийские ворота» во владениях князей  Άζία («είζ τούζ άρχονταζ Άζίας , έν ώ έιϭιν άι Κάσπιαι πύλα »), под которой традиционно принято рас­сматривать Авсию-Осию-Аланию. Однако, учитывая место перечисления этой области между Сарваном-Ширваном и Хрюсой-Хурсаном (а следом идут Врезан и Мокан), под ней можно, следуя С. Рансимену, гипотетически рас­сматривать и искаженную форму оригинального названия *Λζία или *Λαζί, похожего на Лакз (также и на Лайзан). При такой интерпретации «Каспийские ворота» источника могли бы быть сопоставлены с Дербентским проходом, который назывался так (наряду с Дарьялом, как у Иосифа Флавия) и в ряде античных источников (Тацит, Светоний, Дион Кассий: Тас. Hist. I, 6; Suet. Ner. 19; Dio Cass. LXIII, 8, 1), и у следовавших позднеантичной-раннехристианской географической традиции (Ипполит Римский, Евсевий Кесарийский: Hipp. Chr. 229, S. 39; Eus. Caes. Chr., p. 190) многих армянских и византийских авторов (Агатангелос, Мовсэс Хоренаци, Т’овма Арцруни, Псевдо-Захария Митиленский, Аноним Равеннский). Конечно, гипотетически нельзя пол­ностью исключить и другой вариант: возможно, что под Λζία  Константина Багрянородного могло в искаженной форме фигурировать даже название политического образования Абсийя/Анбасия (Кабала). При таком варианте под «Каспийскими воротами» мог фигурировать перевал, ныне называемый (на военных картах) Салаватским (выс. 2916 м, проходимость — с мая по сен­тябрь), который связывает район города Куткашен (совр. г. Габала, севернее древней Кабалы) с сел. Хиналуг на северных склонах Кавказского хребта, в верховьях р. Кудиалчай, ниже по течению которой расположены города Куба и Хачмас. Вероятнее всего, о районе этого перевала идет речь в следующем описании арабского автора первой пол. X в. ал-Истахри: «Между Ширваном и Лираном [=Аайзан] — граница, между Лираном и Моканом — граница, как и со страной Абсийя, [а] она — область с незначительным числом населенных пунктов. В ней имеется сильная крепость, а за ней по направлению к горам — местность, примыкающая к стране Лакз. Они [=жители Лакза] охраняют эту крепость, так как владетель Абсийи чувствует к ним особое расположение и поддерживает с ними добрососедские отношения».

В период развитого Средневековья в царстве Ширван отмечается постепенный переход к персидскому языку, приведший к слиянию с чилбами ираноязычного населения прикаспийских районов (баласичи, маскуты, возможно, и ваты), а в конечном счете — к консолидации ираноязычного этноса, известного впоследствии под названием таты. В то же самое время арабо-персидские источники позволяют наблюдать, как представляется, весьма характерное явление: к северу от Ширвана лезгиноязычное в своей основе население, приняв мусульманство, выступает уже не столько под пле­менными названиями, как это было раньше, сколько под этнохоронимом Лакз (=леки). В конце IX в. ал-Балазури, перечисляя правителей Восточного Кавказа VI века, называет Хурсаншаха правителем лакзов (букв, «царем Лакзов»). В «Тарих ал-Баб» арабоязычного автора из Дербента Маммуса ал-Лакзи (кон. XI — нач. XII в.) лакзами называются и соседи (с запада), и жители Маската. По указанию ал-Истахри и ал-Мукаддаси, арабских географов X в., ал-Лакз имел общую границу с Ширваном. Весьма широкий тер­риториальный охват страны ал-Лакз очевиден и в представлении ал-Мас’уди («Оплотом царства Ширван является царство Лакз. Его бесчисленный народ живет в верхней части [Кавказских] гор. Среди [лакзов] имеются неверные, не подчиняющиеся царю Ширвана. Они называются язычниками Дуданийа и не подчиняются никакому царю»). В своем энциклопедическом собрании ал- Якут (XIII в.) обобщает, что лакзы — многочисленный народ, который состоит из многих племен. Географ и историк XIII в. Закарийа ал-Казвини называет расположенный в самом верховье р. Самур город Цахур главным городом страны Лакзан и указывает, что там переводились книги на лакзанский язык. Форма «ал-Лакзан» для интересующего нас топонима зафиксирована еще у арабоязычного автора XII в. Абу Хамида ал-Гарнати, который в 1162 г. посетил Дербент («захватил он [Маслама] Баб ал-абваб, после чего приняли при его содействии ислам многие народы, среди которых также ал-Лакзан, ал-Филан, ал-Хайдак, аз-Зуклан, ал-Гумик, ал-Дархах…»). Весьма похожая картина выри­совывается и в грузинской исторической традиции развитого Средневековья, которая, отражая ситуацию эпохи ослабления владычества Арабского хали­фата (IX-X вв.), называет леками и Лекет’и (владение эпонима Лекана =Лакз) страну и все население к востоку от Мовакани и Эрет’и. Под первым хоро­нимом — Мовакани (ср. Муканийя арабских авторов и Мокан у Константина Багрянородного) — в грузинской литературе этой эпохи выступает тер­ритория к северу от нижнего течения Куры (от устья Алазани до Каспийского моря), совпадающая с областями проживания лп’инов, чилбов и баласичев, а под вторым — Эрет’и — Шакинское царство арабских авторов, со столицей в городе Шаки (вместо древнего Капалака/Кабалы). Последнее в армянских источниках и у Константина Багрянородного называется просто Албанским царством или княжеством (в трудах дагестанских ученых укоренилось его условное, но меткое название — «Второе Албанское царство»). Кстати, весьма примечательно, что писавший в конце X в. Мовсэс Дасхуранци (назы­ваемый в поздних рукописях и в литературе также и Каланкатуаци) считает царя hАмама Благочестивого (Багратуни) восстановителем (в 894 г.) именно Алуанского царства, в то время как для своего современника и в известном смысле главного героя своего сочинения Йовhаннэса-Сенек’ерима, весьма торжественно провозглашенного царем (примерно в 970-х гг.) в области П’арисос на правобережье Куры, он «деликатно» воздерживается от применения подобной терминологии.

Добавим, наконец, что с этнохоронимом Лакз/Лакзан (первоначально только к северу от Кавказского хребта) определенное сходство, на наш взгляд, можно увидеть, хотя бы гипотетически, и в названии царства Лайзан (к югу от хребта), образованном, согласно последним разработкам, на осно­вании ассоциации с Лакзом исконной (иранской) формы названия страны лп’инов — *Ла6ан (она известна из контекста упоминания Баб-Лабаншаха Ибн Хордадбехом): итак — *Лабзан-Лакзан-Лайзан. Все это позволяет по­ставить вопрос об участии переходивших в мусульманство лп’инов в общем процессе этноконсолидации большой части собственно албанских (лезги­ноязычных) племен, принявших ислам. Тогда можно было бы полагать, что такой этноконсолидационный процесс привел к сложению совершенно нового охвата этноса (народа) под названием лакз-лезгины по сравнению с эпохой Античности и раннего Средневековья. Этот охват уже примерно совпадает с нынешним территориальным расселением лезгин как в Южном Дагестане (где к северу и западу от них свои определенные этнические отличия сохранили лезгиноязычные народности табасаранцев, цахуров, рутулов и агульцев), так и на всем севере Азербайджанской Республики (как в зоне Куба-Кусары с лезгиноязычными хыналугцами, крызами, будугами и хапутлинцами, так и в зоне Кахи-Куткашен-Исмаиллы). Здесь в эпо­ху Позднего Средневековья с ними соседствовали в первую очередь (если условно отвлечься от систематически прибывавших и неспешно оседавших в низинных районах тюркоязычных племен, а также соседних армян и гру­зин) все более иранизируемые и превращавшиеся в татов ширванцы-чилбы на востоке и сохранивший христианскую веру (и, видимо, окончательно этноконсолидировавшийся именно на этой базе) народ удинов на западе.

Об этноконсолидации удинов в эпоху ослабления Арабского халифата можно судить на основании уникальной информации армянского католи­коса (898-924/9 гг.) Йовhаннэса Драсханакертци. В одном из пассажей своей «Истории Армении», написанной к концу жизни, он перечисляет соседние с Багратидской Великой Арменией со стороны Кавказских гор народы и после егеров (Лазика-Абхазия) и гугаров (Санария-Кахети) называет утийцев («Утэацик’»), т.е. население страны Шаки-Эрет’и, которое, таким образом, выступает под этнонимом, дошедшим до нашего времени. Текст пассажа: «соседи наши — народы, что живут окрест нас: греки и егеры, и гугары и утийцы — северные племена, проживающие у подножья Кавказа, полагая, что сумеют лишить злого остикана повода [вторгнуться] к ним, если он не найдет ни одного благоустроенного города, поселка и деревни, каждый у пределов своей страны, постарались всё захватить и разрушить, разорить и сровнять с землей». Надо учитывать, что историк должен был хорошо знать реалии данного региона, так как в одном из предыдущих разделов он пишет о своем пребывании во время своих скитаний во владениях царя Албании (Шаки-Эрет’и) Атрнерсеhа (сына hАмама Благочестивого) «на северо-востоке Кавказа», куда он перебрался из правобережного П’арисосского кня­жества и откуда затем перешел в Кахетию («поэтому я, повелением Господа скитаясь из города в город, прибыл в край Восточный — Алуанк’ к вели­кому князю Саhаку [Севаде] и к царю их Атрнерсеhу, что на северо-востоке Кавказа, ибо и они из нашего народа и паства пажити нашей… Оттуда мы удалились в пределы гугаров и там поселились, уповая, что Господь дарует нам спасение»). Поэтому, хотя информация Йовhаннэса Драсханакертци пока и единична (следующее упоминание удинов содержится уже в извест-ной «Челобитной удийцев к Петру I» от 20 марта 1724 г. на армянском языке: «мы, алуванцы, и по нации утии… (букв. Алуванк’… Утик’)»), ее аутентич­ность вне сомнения. А то, что этноним утиицы-удины не встречается у других средневековых армянских авторов, объясняется тем обстоятельст­вом, что в силу отсутствия конкретных контекстов (каковые были у Драс­ханакертци и авторов письма царю Петру) их продолжала удовлетворять возможность обозначения удинов под традиционным этнопотестарным термином «албанцы».

Понятно, кстати, что последний термин не приобрел собственно этни­ческой семантики (не стал эндоэтнонимом) также и по причине процесса «удинской» этноконсолидации собственно албанцев-христиан. Правда, такую же важную роль играло то, что почти параллельно с указанным про­исходил и процесс углубления так называемого «албанского мировоззрения» армянского населения правобережья Куры (одной из трех основных черт которого было определенное пейоративное отношение к левобережному собственно албанскому населению, как к неким «неалбанцам»). К концу X в. отмеченная тенденция, подпитываемая углублением феодальной обособ­ленности и борьбой местной знати (светской и церковной) против объеди­нительной политики Багратидского царства, привела к появлению зачатков превращения указанного мировоззрения (другой характерной чертой кото­рого было противопоставление местных реалий, как «албанских», реалиям Центральной Армении, как «армянским») в так называемое «албанское самосознание» армянского населения правобережья, что потенциально могло привести к этносепарации армянского этноса и возникновению новой этнической единицы (дочерней от армянской) под этнонимом «алуанк’» (или же «аревелци» — «восточные»). Однако этой потенциальной перспективе не было суждено осуществиться: кроме культурно-гумани­тарных причин распад и упразднение царства Багратидов, а вскоре и сель­джукское завоевание и ослабление политической власти армянской знати, как в центральных провинциях Армении, так и на периферии, привели к утиханию феодальных распрей и зиждившихся на них этносепарационных стремлений. В силу этого экзоэтноним «албанцы» все также продолжал оставаться обобщающим названием всего христианского населения (этни­чески и армянского, и собственно албанского) бывшего «Албанского» марзпанства — паствы «албанского» католикосата. Но консолидация в указанной среде удинского христианского этноса (подобно консолидации соседнего мусульманского этноса — лезгин) была уже свершившимся фактом.

А.А. Акопян,
к.и.н., старший научный сотрудник,
заведующий отделом Христианского Востока
Института востоковедения НАН РА (Ереван)

Источник